Я собираюсь прыгнуть в небеса
-Устал я, Равик, очень устал, - Корнилов стоял на крыльце только что занятой фермы и близоруко всматривался куда-то вдаль, там в каких-то четырех километрах был Екатеринодар, его штурм еще предстоял, а сейчас корпус усталых солдат остановился на краткий отдых. Низкие облака висели над рекой, закрывая еще холодное мартовское солнце. Где-то внизу у основания холма что-то кричал солдатам Антон Иванович Деникин, из дома вышел хмурый генерал Романовский и, не сказав ни слова, ушел.
-Сколько же еще будет длиться эта никому не нужная война..., - за последние пару месяцев Корнилов очень постарел, я не узнавал уже в нем того деятельного, активного человека, одним своим словом зажигающего солдат перед очередной атакой. Казалось, ему действительно все это опротивело и все чаще он как бы вскользь бросал слова о необходимости прекращения борьбы, попытках переговоров или эмиграции из России.
-Не отчайвайтесь, Лавр Георгиевич, вся борьба еще впереди, Кубань просто так большевикам не сдастся.
Генерал посмотрел на меня как-то разочарованно.
-И ты туда же, ведь все уже понятно, Равик, наше время уходит, мы больше этой стране не нужны.
Холодный ветер с реки, низкие облака, маленькая ферма, штурм решено отложить, отдохнуть надо всем. Генерал задумчиво смотрит на далекий город, стараясь до деталей продумать план скорого штурма.
Три дня красные осыпали лагерь снарядами. Постепенно началось наступление на город, удалось захватить предместья, вокзал, артиллерийские казармы, Романовский с одним из отрядов даже пробился к самому центру города, но — не поддержанный другими — должен был пробиваться обратно.
Советское командование стягивало к Екатеринодару подкрепления со всех сторон. Погиб командир Корниловского полка полковник Неженцев. Эта смерть сильно ударила по генералу, он все чаще останавливался в задумчивости на крыльце и, не смотря на непрекращающийся артобстрел, всматривался куда-то вдаль, правда, смотрел генерал уже не в сторону осажденного города, а туда, в сторону Крыма. Военное счастье ему изменяло, припасы истощались, после упорных боев войска едва держались на ногах.
-Штурм, Равик, завтра пойдем на штурм, больше тянуть нельзя, слишком критическое положение, - сказал Корнилов вечером 30 марта.
На следующее утро, 31 марта, взрывом неприятельской гранаты Корнилов был убит. Граната пробила в доме на ферме стену, где за столом возле окна сидел генерал. Было семь с половиной часов утра.
-Сколько же еще будет длиться эта никому не нужная война..., - за последние пару месяцев Корнилов очень постарел, я не узнавал уже в нем того деятельного, активного человека, одним своим словом зажигающего солдат перед очередной атакой. Казалось, ему действительно все это опротивело и все чаще он как бы вскользь бросал слова о необходимости прекращения борьбы, попытках переговоров или эмиграции из России.
-Не отчайвайтесь, Лавр Георгиевич, вся борьба еще впереди, Кубань просто так большевикам не сдастся.
Генерал посмотрел на меня как-то разочарованно.
-И ты туда же, ведь все уже понятно, Равик, наше время уходит, мы больше этой стране не нужны.
Холодный ветер с реки, низкие облака, маленькая ферма, штурм решено отложить, отдохнуть надо всем. Генерал задумчиво смотрит на далекий город, стараясь до деталей продумать план скорого штурма.
Три дня красные осыпали лагерь снарядами. Постепенно началось наступление на город, удалось захватить предместья, вокзал, артиллерийские казармы, Романовский с одним из отрядов даже пробился к самому центру города, но — не поддержанный другими — должен был пробиваться обратно.
Советское командование стягивало к Екатеринодару подкрепления со всех сторон. Погиб командир Корниловского полка полковник Неженцев. Эта смерть сильно ударила по генералу, он все чаще останавливался в задумчивости на крыльце и, не смотря на непрекращающийся артобстрел, всматривался куда-то вдаль, правда, смотрел генерал уже не в сторону осажденного города, а туда, в сторону Крыма. Военное счастье ему изменяло, припасы истощались, после упорных боев войска едва держались на ногах.
-Штурм, Равик, завтра пойдем на штурм, больше тянуть нельзя, слишком критическое положение, - сказал Корнилов вечером 30 марта.
На следующее утро, 31 марта, взрывом неприятельской гранаты Корнилов был убит. Граната пробила в доме на ферме стену, где за столом возле окна сидел генерал. Было семь с половиной часов утра.