Я собираюсь прыгнуть в небеса
Они проскочили мимо тихо и как-то незаметно. Двое ребят, лет по 14, максимум по 15. Прошли мимо и уселись за столик в углу шумного, дымного московского клуба, где играют сербский джаз и эмигрантские мелодии на скрипке.
Она: незаметная, даже немного серенькая, в затертой зеленой кофте и длинной светлой косой. Не блондинка, не русая, не знаю, как определить цвет ее волос.
Он: худощавый, смуглый, с грубом синем свитере, с короткими черными волосами, специально зачесанными вверх и залитыми лаком, чтобы непослушные вихры казались не непослушными, а специально созданными. Напряженный, с какими-то немного испуганными, даже затравленными, но полными решимости идти до конца, чтобы не произошло, глазами, он прошел за своей спутницей к столику, провожаемый любопытными взглядами окружающих и подозвал официанта. Мне показалось, что если сейчас официант повел бы себя как-то не так, или позволил бы себе усомнить в платежеспособности юных гостей, паренек вцепился бы ему в глотку, как собачонка, но до конца бы отстаивал свое право на существование в этом взрослом мире.
Официант, впрочем, повел себя вполне серьезно и вскоре принес тарелки с едой и графин то ли сока, то ли какого-то морса. Он вел себя спокойно и паренек потихоньку успокоился, решив, видимо, что его тут никто не тронет и не станет смеяться над ним и его подругой. Окружающие уже тоже перестали обращать на них внимания, пили водку, курили, что-то громко обсуждали, я в какой-то момент понял, что уже пару минут как абсолютно не слушаю говорящего что-то друга, а наблюдаю исключительно за этими ребятами. Особенно забавно было смотреть, как он с достоинством настоящего кабальеро наливает этот морс в бокал и осторожно, чтобы не испортить атмосферы, приподносит его своей девушке. Он заметил, что я за ними наблюдаю и посмотрел на меня так зло, что мне подумалось, допусти я сейчас какую-нибудь неосторожную, или, что еще хуже, снисходительную улыбку, он, не раздумывая, расколотит этот свой графин о мою черепную коробку. Впрочем, поняв, что смеяться я над ним и его спутницей абсолютно не намерен, он вновь расслабился и лишь изредка посматривал в мою сторону, контролируя ситуацию.
Мы допили пиво и собрались уже нырнуть обратно под этот мерзкий московский полудождь, полуснег, когда мне ужасно захотелось подойти к нему и пожелать ему и его девушке удачи. Ну просто пожать руку этому маленькому волчонку, который, как мне показалось, если потребуется, будет до последнего отстаивать свое право на существование именно в этой атмосфере, а не в американских макдаках или каких-нибудь детских кафе. Потом мне, правда, пришло в голову, что подойди я сейчас, он может воспринять это как раз за ту вольность, которую не должен допускать никто вокруг и тогда графин точно полетит мне в голову.
Мы уехали, а они остались сидеть там. Со своим морсом и со своим желанием самоутвердиться. А я все равно хочу пожелать ему удачи, пусть даже, скорее всего, он этот текст никогда и не прочитает.
Она: незаметная, даже немного серенькая, в затертой зеленой кофте и длинной светлой косой. Не блондинка, не русая, не знаю, как определить цвет ее волос.
Он: худощавый, смуглый, с грубом синем свитере, с короткими черными волосами, специально зачесанными вверх и залитыми лаком, чтобы непослушные вихры казались не непослушными, а специально созданными. Напряженный, с какими-то немного испуганными, даже затравленными, но полными решимости идти до конца, чтобы не произошло, глазами, он прошел за своей спутницей к столику, провожаемый любопытными взглядами окружающих и подозвал официанта. Мне показалось, что если сейчас официант повел бы себя как-то не так, или позволил бы себе усомнить в платежеспособности юных гостей, паренек вцепился бы ему в глотку, как собачонка, но до конца бы отстаивал свое право на существование в этом взрослом мире.
Официант, впрочем, повел себя вполне серьезно и вскоре принес тарелки с едой и графин то ли сока, то ли какого-то морса. Он вел себя спокойно и паренек потихоньку успокоился, решив, видимо, что его тут никто не тронет и не станет смеяться над ним и его подругой. Окружающие уже тоже перестали обращать на них внимания, пили водку, курили, что-то громко обсуждали, я в какой-то момент понял, что уже пару минут как абсолютно не слушаю говорящего что-то друга, а наблюдаю исключительно за этими ребятами. Особенно забавно было смотреть, как он с достоинством настоящего кабальеро наливает этот морс в бокал и осторожно, чтобы не испортить атмосферы, приподносит его своей девушке. Он заметил, что я за ними наблюдаю и посмотрел на меня так зло, что мне подумалось, допусти я сейчас какую-нибудь неосторожную, или, что еще хуже, снисходительную улыбку, он, не раздумывая, расколотит этот свой графин о мою черепную коробку. Впрочем, поняв, что смеяться я над ним и его спутницей абсолютно не намерен, он вновь расслабился и лишь изредка посматривал в мою сторону, контролируя ситуацию.
Мы допили пиво и собрались уже нырнуть обратно под этот мерзкий московский полудождь, полуснег, когда мне ужасно захотелось подойти к нему и пожелать ему и его девушке удачи. Ну просто пожать руку этому маленькому волчонку, который, как мне показалось, если потребуется, будет до последнего отстаивать свое право на существование именно в этой атмосфере, а не в американских макдаках или каких-нибудь детских кафе. Потом мне, правда, пришло в голову, что подойди я сейчас, он может воспринять это как раз за ту вольность, которую не должен допускать никто вокруг и тогда графин точно полетит мне в голову.
Мы уехали, а они остались сидеть там. Со своим морсом и со своим желанием самоутвердиться. А я все равно хочу пожелать ему удачи, пусть даже, скорее всего, он этот текст никогда и не прочитает.